ТРАВМА

Авария случилась пустячная, но руку я все же сломала. Правую, чуть выше локтя. Накладывать гипс в травмопункте не стали: оказывается, такие переломы оперируют. И очутилась я в 3-м корпусе старейшей московской больницы, расположенной в самом центре города. Отличный корпус – из тех, куда передачи носить не надо (спасибо родному предприятию за дополнительную медицинскую страховку!). Чисто, уютно. Излучающие оптимизм доктора. Вежливы даже санитарки. Короче, живое воплощение извечной нищенской мечты о достойном здравоохранении.
Операцию, правда, сделали почему-то только на третий день. Хотя, как я слышала, чем свежее травма, тем легче ее лечить. Ну да врачам ведь виднее... Через 12 дней, как и положено, сняли швы и распрощались со мной на полгода. К тому времени кость надежно срастется, и хирургам останется лишь удалить металлические фиксаторы, которыми скрепили перелом.
Однако на операционном столе я оказалась гораздо раньше: фиксаторы «мигрировали», то есть попросту рассыпались, их пришлось заменять более надежными. Выносливый, как выяснилось, я человек, две операции, семь часов под наркозом за неполный месяц – и ничего, жива! Тогда, конечно, и в мыслях не было, что тест на выносливость предстоит повторять вновь и вновь и что из-за несложного, хрестоматийного, в сущности, перелома жизнь может превратиться в тягучий многосерийный ужастик с абсолютно непрогнозируемым финалом.
Первым забил тревогу врач в поликлинике: рентген показал, что спустя четыре месяца кость и не думает срастаться. Но оперирующий хирург в старейшей московской больнице, покрутив мою руку на своей аппаратуре, радостно пошутил: «Вырвать язык за такие слова!» – и дал письменное заключение, что в зоне перелома «начальные признаки консолидации выражены». А чтобы ускорить процесс, велел два месяца полечиться миакальциком. Этот швейцарский препарат сожрал всю заначку на отпуск: 200 целковых за ампулу, жуть! От уколов полыхали уши и деревенели ладони. Но раз надо, так надо. Увы, заначка вылетела в трубу: через два месяца кость не только не срослась – наоборот, стала разрушаться.
– Что-то с вами не так, – покачал головой зав. отделением травматологии старейшей московской больницы. – За такой срок (7 месяцев! – А.М.) перелом дважды мог бы срастись.
Хирурги уже не покушались на язык поликлиничного коллеги – предложили немедля укладываться в стационар, чтобы на сей раз скрепить несчастную руку не только более мощной пластиной, но и фрагментом моей же собственной подвздошной кости.
Заниматься членовредительством очень не хотелось. Тем более что в Самаре (об этом писали газеты) есть профессор Литвинов, придумавший «искусственную кость» – природный композитный материал, который помогает лечить даже сложнейшие запущенные травмы. Я оформила отпуск и купила билет до Самары. А до отъезда на всякий случай сдала кровь на все какие возможно анализы: вдруг со мной действительно что-то «не так»? Результаты оказались – хоть на выставк у достижений.
...Переделывать чужой брак – занятие не из приятных. Тем более в медицине. Тем более если пациент «не наш». Спасибо самарским докторам – а консультировали меня три ведущих травматолога – никто не отказался сделать операцию. Было видно: рентгеновские снимки произвели на них большое впечатление. Два консультанта, опустив глаза, говорили, что от ошибок ни один врач не застрахован. Третий, самый эмоциональный, поглядывая то на снимок, то на меня, устроил целый мини-спектакль: «И где это вас так?.. В какой больнице?.. Как фамилия хирурга?» В том, что железки необходимо срочно убирать, все трое были солидарны. Я-то рассчитывала совсем не на это. Думала: сделают пару инъекций «искусственной кости», стимулируют сращение – и поеду себе восвояси. Вышло иначе.
– Здравствуйте, я – Дмитрий Карпушин, анестезиолог. Завтра мне хотелось бы сделать вам проводниковую анестезию. Это более щадящий метод, чем наркоз. Боль не почувствуете, хотя все будете видеть и слышать.
Такую же анестезию пытались сделать и в старейшей московской больнице. Точнее, в ее коммерческом корпусе. Не вышло: сосуды якобы у меня неподходящие. Но молодому доктору Карпушину в Самарской городской клинической больнице им. Пирогова все отлично удалось. И я слышала: «Студенческая ошибка... Ах, сучьи хари!».
Позже я узнала, отчего так сквернословил во время операции интеллигентнейший Владимир Федорович Глухов, хирург Божией милостью, врач международного класса. (Соответствующий сертификат он получил в 1984-м в Лондоне, долго работал за рубежом, да и сейчас нередко оперирует в Германии. При этом доктор Глухов – из тех, кому абсолютно не важно, кто лежит у него на столе: бомж или заслуженный профессор. С каждым выкладывается по полной.)
«Ах, сучьи хари!» Оказывается, из восьми шурупов, которые скрепляли мой перелом, лишь три подходили по размеру, один вообще вывалился. Пластина прогнулась, конструкция рассыпалась, а рядом, буквально в миллиметре, проходит нерв...
И началась жизнь в аппарате Илизарова. Четыре кольца, восемь спиц, пронизывающих руку насквозь. Шестнадцать ран, которые надо ежедневно обрабатывать, столько же болтов – их периодически подкручивает хирург. Десять месяцев то в Москве, то в Самаре. Боль, от которой впору на стену. Но – терпишь, чтобы не стать наркоманкой: если долго живешь с аппаратом, такое не исключено. Антибиотики. Бессонные ночи в поезде «Жигули» – квадратные, что ли, у него колеса? Толчок – боль. Толчок – боль.
Ну не срастается мой перелом, хоть тресни! Весь композит профессора Литвинова, похоже, уходит исключительно на латание дыр, которые остались в кости после первых двух операций. Ведь когда вставляли шурупы, ее сверлили, и теперь, как объясняет доктор Глухов, лечить благоприобретенные нейротрофические нарушения крайне тяжело. Он считает, что при таком переломе вообще не стоило прибегать к металлоостеосинтезу. Тем более во второй раз, когда уже стало ясно: мой случай – из тех самых 40 процентов, приносящих осложнения, которые дает этот метод.
Такого же мнения придерживается и поликлиничный хирург. «Будете подавать на них в суд?» – спросил он однажды, имея в виду коллег из старейшей московской больницы.
Не буду. Тут ведь одно из двух: либо лечиться, либо судиться. Да и потом, строго говоря, почему свои права должен защищать сам больной, если у нас теперь страховая медицина? Разве не страховая компания, по идее, обязана следить за качеством лечения? Хотя бы в тех случаях, когда ее клиент много месяцев находится на больничном. Или же страховщики – всего-навсего посредники, перекладывающие деньги из одного кармана в другой, не забывая, понятно, и о своем нехилом проценте?
А пациент остается бесправным. И нет никакой гарантии, что не окажется он на операционном столе в ситуации, когда при бесплатной медицине ограничились бы обычным гипсом. И потом еще долго будет расплачиваться за ошибки недобросовестных хирургов.
Точку в моей истории поставил календарь. Прошел год, и надо было решать: выходить ли на работу, или отправляться на инвалидность и продолжать лечиться дальше. Я, конечно, выбрала работу.
Мне как раз сняли гипс, который поставили после аппарата Илизарова, – огромный, тяжелый, до пояса. Он был нужен, чтобы согнуть руку в локте. Локоть спасли. Кость окрепла, но так и не срослась. Учусь писать заново.

источник: rosmedstrah.ru

Самое популярное

ТРАВМА

Комментарии: